В этой пасмурной Британии всегда было странно - то дождь, то холод, то жалкие подачки тепла. Организм Одри никак не мог перестроиться под новый климат, а потому пила она зелья от простуды вместо чая. Иммунитет слабый - детство не задалось, условия были не те, чтобы запастись здоровьем впрок. Отец Одри был слишком влюблен в свою власть, которую ему давал сан священника, но внутри он всегда ощущал, насколько он жалок, а от того становился еще более невыносимым. Так, в сущности, всегда - чем человек слабее, чем больше подвержен порокам, тем яростней он воюет с этими слабостями в других. Дюваль никогда не знала ласки и заботы, мать, единственное доброе существо в их семье, была слишком забита и запугана мужем, боялась лишний раз посмотреть на детей, боясь навлечь на себя гнев супруга. Даже красота Прованса не могла все это компенсировать и сгладить общую картину жизни. Что уж говорить о том ужасе, который начался, когда в девочке проснулась магия. Чудом можно считать, что она выжила, что ее не убили, не забили до смерти или не сожгли. И вот за это она могла благодарить уже только магов, успевших вытащить ее из костра. Но травма осталась навсегда, психологическая травма, каждый год подкрепляемая на каникулах, когда все уезжали домой, когда ребята возвращались, смеясь и рассказывая про родных - Одри никогда не уезжала. В школе было хорошо, но дико одиноко, было дико одиноко, когда за завтраком все получали письма, а ей никогда никто не писал. Некому было писать. Одно время она даже писала сама себе, но это было не то, совсем не то. Это было грустно.
Клиентов было не так много, зато зашла миссис Твиффи - дама чуть за сорок габаритов невероятных, любительница яркого макияжа, глубоких декольте и совершенно не обладающая чувством вкуса. Одри суетилась вокруг постоянной клиентки, упорно пытаясь запаковать пышные телеса в новую мантию и вкрадчиво убеждая ту, что такое обилие бантов ей вряд ли пойдет на пользу, а от платья молочного цвета она будет выглядеть несколько неудачно. При этом нельзя было говорить, что та пошлятина, которую миссис Твиффи желала себе приобрести, еще больше подчеркивает ее лишний вес и безвкусицу. Клиента обижать нельзя, но и нельзя позволить ему выйти в том, что откровенно плохо, тем самым бросая тень на ателье. Приходилось подбирать размеры и количества бантов, допустимых для дамы, молочный цвет заменять на интересную ткань цвета какао с молоком, а по бокам делать темные вставки, визуально уменьшающими габариты волшебницы. Одри ощущала, что устала - миссис Твиффи никуда не спешила, так что уже третий час радовала ателье своим резким слезливым голосом. Какое счастье, что она таки постепенно начинала соглашаться.
Француженка как раз доставала новый обрез ткани, когда вновь зазвонил колокольчик, возвещающий о приходе нового покупателя. Одри обернулась, почти сразу же отскочила в сторону, синхронно со второй девушкой. Как-то так странно оказалось увидеть фотографа из Ежедневного Пророка, с которой они на днях познакомились. Дюваль мигом вспыхнула, заслышав такой отзыв о своей внешности:
- Здравствуйте, Норма, - В руках так и держала рулон с той чудной тканью, на которой должны были закончиться ее мучения с пышнотелой клиенткой. - Ну что Вы... Спасибо... Хотя Вы куда краше... Одри, да, Одри... - Закончить она не успела - визгливый голос англичанки напомнил, что надо бы уже закончить эпопею. - Норма, подождете пару минут? Я закончу с клиенткой и тогда смогу быть в вашем распоряжении.
Она снова смутилась, кивнула и стремглав убежала на зов миссис Твиффи. Как и ожидалось, дама таки согласилась, а потому Одри оставалось ее проводить, пообещав, что через пару дней та сможет зайти на примерку, а там, если будет все хорошо, вскоре и забрать свою новую мантию. Дюваль мило улыбалась, провожая надоедливую волшебницу, и только когда за ней закрылись дверь, снова звякнув на прощание колокольчиком, улыбка сползла с лица, обнажая на несколько мгновений усталость. Но ее ждали, она набрала побольше воздуха в легкие, а потом направилась к Белл.
- Я здесь работаю, - Жестом показала ателье. - Чем я могу помочь? Вероятно, новое платье?
Она улыбнулась уголками губ, все еще смущаясь недавней похвалы своей внешности.